Бойцы вспоминают. Как сдаваться в офис, если тебе тридцать?

Продолжаю публиковать отрывки из книги, которую рассчитываю когда-то издать. Названия нет, а рабочее — «Как мы пришли в игры против казино».  Другие отрывки можно найти здесь …

 ***************

Мы остановились на том, как мои друзья завершили самостоятельную игру против казино. Они играли в рулетку. Как это началось и чем закончилось, можно посмотреть по ссылке выше.
Сейчас мне нужен переход к нулевым. В книжке у меня много чего на этот счет написано. Решил, что грузить читателя всей рефлексией будет негуманно. Но совсем без перехода тоже не получается. Поэтому две короткие зарисовки, а дальше пойдет легче. Сорри! 

*****************

Ну, что же? – подумалось мне. – Закончилась еще одна глава в жизни моих друзей. Захватывающая, сказочная, но она уже в прошлом. Теперь всё у нас пойдёт по-старому.
Друзьям моим думалось также. Но что бы там ни думали мои друзья о своей жизни, мне надо было всерьёз подумать о своей.  Как в этом бардаке устроиться?

Кризис тридцатилетних. Наслышан об этом уродце. И всегда видел в этом слабость человеческую. Даже не слабость. А такое честолюбие инфузории. Мерить этапчики скудного своего бытия астрономическими циклами Вселенной. Из всех свобод, которыми Господь одарил человека, надежно освоил он почему-то только непомерную гордыню.
Но стукнулся этот кризис и в мою дверь. Нет, не так, как принято стучаться в нее. Я не громил телефонных будок и не дрался с мусорами. Кризис этот вообще зашел ко мне с другой стороны (непомерна гордыня – даже кошмары наши всегда особенные!). Со стороны страха.
Я вдруг понял, что мне тридцать, а в тридцать людей не очень охотно берут на работу. Предпочитают помоложе. Трудно сказать, правильно это или нет, но это факт. А я, видимо, где-то глубоко внутри расценивал мои работы лишь как способ перекантоваться. Пока не найду нечто настоящее. Время шло, и я все больше подозревал, что ничего настоящего нет. А после тридцати и не будет. Так что же, я буду перекантовываться всю жизнь?

Это меня напугало. И я стал действовать – спонтанно и лихорадочно. Для начала я попытался перевести мои знания и умения на язык современного работодателя. Вышло отвратительно, но другого ничего и не предвиделось. А следом я обратился с вопросом к тем моим ученикам, которые, по моему разумению, были наиболее успешными и устроившимися. Даже не с вопросом, а с просьбой о протекции. Не замолвят ли они за меня словечко и не пристроят ли меня в какой-нибудь офис, пусть захудалый, лишь бы «настоящий». В тридцать лет я пожелал сдаться в планктон, сочтя, что похлебал свободы уже достаточно. И теперь мне хотелось хлебать не свободу, а что-то менее эфемерное. Офисную баланду из Клинского и куриных крылышек. Наверное, это и был знак кризиса. Это было отчаяние, а через отчаяние добрались до меня мой век и бег моего времени.

Мне казалось, что ученики мои такие же, как я. Они не были умнее, энергичнее или моложе. На весах дикого рынка весовые наши категории были примерно одинаковыми. Но мои ученики были устроены и всем довольны. А я  был уставшим и неприкаянным. Значит, надо просто пройти тем же путем, которым прошли они. Не так далеко прошли они по нему, мне ничего не стоит догнать их. А поэтому надо просто попросить о помощи, и всё так или иначе устроится. Чем больше мне так думалось, тем доступнее казалась поставленная цель. Да не цель, а так себе – целишка. Я  обратился к ученикам.

Я почувствовал, что они удивлены. И удивлены неприятно.  Могу их понять —  в их глазах я был магистром музыки. Апологетом-неформалом. Который сидит себе на кухне и тренькает на гитарке. И записывает музыку со своей командой. А тут такое – сдаваться в офис. Один из старинных учеников моих сказал примерно так:

- Я могу спросить про работу для тебя. Но скажу сразу, ты не сможешь работать в офисе. Ни по характеру, ни по навыкам. И ты не приживёшься в коллективе.

Это было горько. И даже не сам по себе вежливый отказ. Расстраивало другое. Я абсолютно ничего не приобрёл, а заботливо выстроенные вокруг меня декорации уже начали рушиться. Моим ученикам не хотелось, чтобы я шел в офис. Им был я нужен там, где  стою. Чтобы был в их офисном мире уголок, где все разворачивается по другим сценариям. Чтобы уголок этот был их, а расплачивался за него я.

Много позже я понял, что и не мог сдаться. Точнее, мог, но вести по этому пути  меня должен был строго определенный джентльмен. В костюме от Версачче и с бокалом Баккарди в копыте. Пока я держал язык за зубами, он и не знал о такой возможности – закупиться еще одной заблудшей душой по ценам неликвида. А когда язык мой развязался… что ж, время было бурное и насыщенное — за тем морем сделок, которые заключал он с моими согражданами, неказистого моего предложения о продаже мог и не заметить. Или пренебречь за занятостью. На пляже одни станки – на рынке одни музыканты. Скучно и хлопотно…