Все детство болел против сборной СССР.
В 90е проявились первичные признаки патриотизма – за Россию уже болел. Почему? Потому что это была моя страна. Не «наша». Моя.
Российский футбол в 90е — это Спартак. Народный клуб как народный бунт – эстетически неприемлем. Но отделяя фанатскую культуру плебса от спартаковского футбола отчаяния, за Спартак 90х переживал, следил за его битвами и желал победы.
Работал я тогда на Ударнице. Смена начиналась задолго до открытия фабрики. Просыпался в 6, в 6–45 спускался в метро. Первомайская – Курская – Октябрьская, битком набитые вагоны и руки-руки-руки, намертво вцепившиеся в верхний поручень, словно вскинутые в общем проклятии.
Но вскинута одна рука. Вторая сжимает газету, СпортЭкспресс. Сограждане полагают, что интересуются спортом.
Газету надо купить в ларьке. Ларек открывается в 6–30.
Когда Спартак выигрывает, весь тираж сметен к 6–35. Остаюсь без спорта. Гарантированно.
Когда Спартак проигрывает, нетронутые газеты лежат позорной кипой, камнем на сердце патриотов. Нет победы — могу узнать, что происходит в спортивном мире за пределами душного вагона и гигантского общежития. Не интересен спорт народу, интересно читать про победы.
Мало граждан, много болельщиков.
Две России. Все реже пересекаются, все дальше расходятся — становятся невидимыми друг для друга. Я бы поболел, но нет команды у оккупированной страны. Временно.
… А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным…